Слон на цепи
Когда я был маленьким, я обожал цирк, и больше всего в цирке мне нравились звери. Особенно меня привлекал слон, как я потом узнал, любимец и других детей тоже. Во время представления это огромное дикое животное демонстрировало всем свои небывалые вес, размеры и силу.
Но после окончания своего номера и вплоть до момента следующего выхода на сцену слон всегда сидел на цепи, один конец которой был привязан к его ноге, а другой — к колышку, вбитому в землю.
Это была всего лишь маленькая деревяшка, уходившая в землю на несколько сантиметров. И хотя цепь была толстая и прочная, мне казалось очевидным, что такое сильное животное, способное вырвать с корнем дерево, могло бы легко выдернуть колышек и убежать.
Что же его держит? Почему он не убегает?
Цирковой слон не убегает, потому что он с детства был привязан к такому же колышку. Слоненок дергал и тянул изо всех сил, чтобы освободиться, но, несмотря на все старания, он ничего не добился, потому что тогда кол был слишком прочен для него. Он вечером валился с ног, а наутро пытался снова и снова… Пока в один ужасный для него день он не покорился своей судьбе, признав собственное бессилие.
Этот огромный и мощный слон не убегает из цирка, потому что думает, что не может. В его памяти осталось это ощущение собственного бессилия, испытанное им сразу после рождения. И хуже всего, что он больше никогда не ставил под сомнение эти воспоминания. Никогда больше он не пытался применить свою силу.
Мы все немного похожи на слона из цирка: в этом мире мы привязаны к сотням колышков, ограничивающих нашу свободу. Мы живем, полагая, что «не можем» делать множество вещей просто потому, что однажды, уже давно, когда мы были маленькими, мы пытались их сделать и не смогли.
Тогда мы поступили как этот слон — мы занесли в свою память следующую установку: «Не мог, не могу и не смогу никогда».
Мы выросли с этой установкой, которую сами себе и дали, и поэтому больше ни разу не пытались выдернуть колышек.
Иногда, слыша звон цепи, мы бросаем взгляд на колышек и думаем: «Не могу и не смогу никогда».
Хорхе Букай
